«Мы в Питере тогда жили. Коммуналка, двое маленьких детей. Денег в обрез. И приехала к нам тетя моя погостить. Рассказывала потом, как выходит утром на кухню, а мы вырываем друг у друга последний рубль, который до зарплаты остался. Каждый тянет на себя — Лена его требует на фрукты детям, а у меня какие-то свои виды на него были. Ну, тетя пожалела нас и дала нам еще целый рубль…» — Геннадий Тимченко вспоминает первые семейные годы. Вместе с женой Еленой он снимается для Marie Claire.
Место действия: семейный офис Тимченко. Формально благотворительному фонду семьи уже 10 лет. На самом деле благотворительностью семья Тимченко занимается лет тридцать.
Геннадий Николаевич сейчас на шестом месте в списке богатейших россиян по версии Forbes.
Но, как выясняется в разговоре с Еленой, которая рассказывает и о семье, и о работе фонда, благотворительность — это не столько возможность, сколько потребность. И понимание, что без взаимовыручки в сложные времена не обойтись. Прозрачный, солнечный офис уставлен поделками, фотографиями — глава семьи увлечен и поддерживает хоккей, и вот он с командой мальчишек. Везде шахматы. «Шахматы в школах» — тоже проект фонда. Везде книги, на корешках которых вся география страны — программы фонда большей частью реализуются в регионах.
Marie Claire: Елена, Тимченко — фамилия в России известная. Это влияние. Это компании мирового уровня. Но Тимченко — это и ваша семья. Что понятие «семья Тимченко» означает для вас?
Елена Тимченко: Прежде всего это люди, которых я люблю. Муж, дети, внуки, зятья. Зятья у нас, кстати, чудесные.
Сколько вас, когда семья в полном составе?
Двенадцать самых близких. Но, конечно, родни у нас гораздо больше.
Часто собираетесь вместе?
Если все в Москве, то каждую неделю. Обязательно собираемся на праздники. Если мы не в одном городе, выручают современные технологии. Про «семью Тимченко» с гордостью могу сказать, что это люди, которые много делают для страны. Компании, в которых совладельцем является мой муж, — национальные чемпионы в логистике, нефтехимии и газодобыче. Они вкладывают десятки миллиардов долларов в реальный сектор экономики, дают несколько сотен тысяч рабочих мест. Плюс Тимченко — это семья, которая по мере сил помогает другим.
Что вообще для вас семья? Крепость? Милый домашний мир? Статус?
Статус? Нет. Я выходила замуж за студента, какой там статус… Да и сейчас тоже особо о статусе не думаю. Для меня семья — это место, где ты можешь быть собой. Когда все рушится и весь мир против тебя, это люди, которые все равно стоят рядом. И еще. На сегодня для меня семья — это единственный эффективный институт воспитания детей. Это место, которое дает ребенку чувство защищенности, возможность ошибаться и даже падать. Родные все равно примут его любым.
Вы созваниваетесь с мужем днем?
У него офис сейчас дома, поэтому не то что созваниваемся, а практически все время между встречами видимся.
Как возник ваш союз?
Очень обычно. Мы познакомились на студенческой вечеринке и женаты 44 года. А тогда мы оказались рядом за столом. Поговорили и пошли пройтись.
Он шутил или был смущен?
Знаете, мой муж очень легкий человек. Я не заметила тогда, чтобы он был смущен. Мы поженились года через два и успели хорошо изучить друг друга. И никаких сюрпризов нас не ожидало. Мы абсолютно точно знали, кто есть кто. А вообще я в детстве хотела выйти замуж за лесника и жить на природе (улыбается).
Знаете, в юном возрасте очень сложно понять, кто есть кто.
Отчасти, думаю, это еще везение. И любовь, конечно. Правда же, что браки совершаются на небесах. Что вы спросили? Как я поняла, что это мой человек? Когда появился первый ребенок. Это всегда испытание для брака. Начались бессонные ночи, постоянное кипячение подгузников, стирка, глажка. Помогать нам было некому. Питерская коммуналка. И вот тогда я поняла — как же я хорошо вышла замуж! Геннадий оказался именно таким, каким я его сразу увидела — добрым и надежным.
То есть не было такого, что муж сказал: «Решай свои женские проблемы сама»?
Я вообще никогда не задумывалась о распределении ролей. Были времена, когда я много работала, когда больше зарабатывала. Были и трудные моменты, когда не хватало денег, даже подъезды доводилось мыть. Геннадий, как очень уверенный в себе, сильный мужчина, никогда не считал зазорным помогать мне по хозяйству. Он приходил домой и сразу включался: в детей, в помощь по дому. И картошку жарил, и по ночам дежурил, и пеленки стирал. Сейчас я тем более не задумываюсь о ролях — масштаб деятельности мужа таков, что он работает по 10–12 часов и почти без выходных. И я делаю то, что могу, — создаю ему комфортные условия для жизни, стараюсь, чтобы он правильно питался, чтобы его окружала радостная атмосфера.
Вы часто слышите от него «я устал»?
Раньше вообще никогда, да и сейчас очень редко. Ему повезло с генетикой, у него большой запас жизненных сил.
Скажите, а когда бизнес пошел в гору, пришлось ли вам повторить ту фразу «Как же я удачно вышла замуж»?
Честно говоря, я не знаю, поверят ли этому читатели… Понимаете, количество денег комфортно до какого-то уровня. То есть когда у тебя есть хорошее жилье, можно дать детям образование, съездить отдохнуть и купить то, что тебе необходимо, — это прекрасно. А потом… Большие деньги — это большие обязательства и ответственность. Но одно из преимуществ больших денег — возможность помогать многим людям.
И для Геннадия очень важно, чтобы деньги на благотворительность были использованы толково.
Сейчас слово «благотворительность» звучит на каждом углу, а вы же начали заниматься ею еще 30 лет назад…
Как только появилась возможность, я стала помогать Дому ребенка в Петербурге… Да боже мой, кому мы только не помогали! И «Радионяню» спасали, и оркестр Темирканова, и спортивные команды. И церкви восстанавливали. Мы же из Советского Союза вышли, видели в 90-е, как все рушилось, понимали, что в такие времена без взаимовыручки не проживешь.
Мы напрямую давали деньги. А потом стало очевидно, что захлебываемся, перестаем понимать, как и кому помогаем. Поэтому был создан семейный благотворительный фонд. Там работает очень профессиональная команда.
А как принимаются решения, что именно фонд будет поддерживать?
Мы, как учредители, выбираем направления. Я, например, чувствовала вину перед поколением наших родителей, они оказались после перестройки, после всех реформ без сбережений. Их идеалы были разрушены. Их как будто просто не стало. При этом я понимала, скольким мы обязаны этим людям. А когда я начала ходить в Дом ребенка и заниматься детской темой, то увидела сложные истории. Вот приходит к маленькому сыну его 16-летняя мама. Она и от ребенка не отказывается, потому что любит. И взять его не может, потому что некуда. Я видела, как она гуляет с коляской, с какой любовью смотрит на малыша, и думала: вот была бы рядом семья, где ребенок мог бы расти, пока его мама не встанет на ноги. Так родилась идея поддержки приемных семей. Мой муж предложил построить для них городки. А когда мы сделали это, то поняли, что жилье — это далеко не все. Что этим людям скорее нужно сопровождение: помощь логопедов, психологов. И сейчас семьи, с которыми мы начинали, стали профессиональными приемными семьями. Мы ими гордимся.
Есть человеческие истории, которые вас лично тронули, за которыми вы следите?
Я могу рассказать вам десятки таких историй, но вот, например, одна. История мальчика с тяжелой онкологией. Его будущие приемные родители пришли в детский дом усыновить какую-то двухлетнюю голубоглазую девочку. Но увидели этого 13-летнего подростка. Забрали. Вылечили! Для меня душевное устройство этих людей удивительно. И помогать им для меня дело чести.
Часто чужая боль очень тяжела психологически…
Лично мне стало сложно бывать в домах престарелых. Возможно, потому, что видела, как стареют родители. Но есть проекты, которые приносят только радость. Такие, как «Культурная мозаика малых городов и сёл» — про помощь глубинке. Сама я тоже из небольшого города, но не только поэтому люблю этот проект. В провинции особая порода людей. В них больше света, они добрее, живут в другом темпе, и им хватает времени на любовь и заботу друг о друге. Еще — они умеют ценить то, что у них есть.
На борьбу с пандемией фонд Тимченко выделил больше трех миллиардов рублей. На что пошли эти деньги?
Команда смогла реализовать шесть масштабных антикризисных проектов, я очень горжусь их профессионализмом и благодарю за самоотдачу. Работали по принципу «решить самые острые проблемы». Дети не могли заниматься дистанционно — покупали компьютеры. Для пожилых организовывали доставку еды. Кому-то забор чинили, кому-то дом утепляли. Закупали и ИВЛ, и томографы, и СИЗы, и даже поросят семье фермеров. Трудно посчитать всех, кому мы помогли. Только людей старшего возраста не меньше 150 тысяч было поддержано.
Как сами перенесли пандемию?
Мы переболели. Муж тяжело, я полегче. Зато он быстро восстановился. Но карантин нам отчасти помог. Мы хоть встретились друг с другом не на бегу. Много разговаривали, смеялись, гуляли. Иногда ссорились, и приходилось разбегаться часа на два по разным комнатам. Я перестала смотреть телевизор и стала много читать. И мы, конечно, во время пандемии много работали.
У вас трое детей, внуки. Что главное в воспитании, что дает общий язык, который объединяет вашу семью?
Дети у нас получились талантливые, отзывчивые и с хорошим чувством юмора. Я уверена, главное в воспитании — пример родителей. Какие бы нравоучения ты ни читал, если ты живешь не в соответствии с тем, что стараешься донести, слова не помогут. Мы всегда давали детям много свободы и относились к ним с уважением с раннего возраста. Я много усилий вкладывала в их интеллектуальное и эмоциональное развитие: музеи, театры, классическая музыка.
Но если бы я воспитывала детей сейчас, я бы меньше их опекала, дала бы возможность делать больше ошибок
Я бы сосредоточилась на их индивидуальности, даже если бы она шла вразрез с их социальным статусом. Еще не мешала бы им рисковать и идти туда, где страшно.
Знаете, это ваши дети могут не бояться рисковать — они защищены по всему периметру…
И все-таки не надо бояться. Мир лучше, чем мы думаем. Если ты нашел свое предназначение и ни с кем не соревнуешься, то мир становится дружественным местом. У нас все дети закончили университеты, нам казалось, что образование — это самое важное. А теперь мне кажется, что главное — найти свое предназначение.
Есть люди, которые сразу знают, к чему предназначены. А у вас было понимание?
Нет. И профессию я выбрала неправильно. Инженер — не моя стезя.
То есть вы скорее социальный менеджер и поэтому фонд лег на душу?
Да.
Елена, скажите, нужна ли статистика, если речь идет о добрых делах?
Мы как раз создавали фонд для контроля и большей эффективности. В фонде есть система мониторинга и оценки. Ее ввела наша дочь Ксения, которая училась МВА в INSEAD и является председателем наблюдательного совета фонда. Это уже более современный стиль работы. И теперь у нас во всех программах есть система мониторинга, и мы можем отслеживать результаты нашей деятельности. Но дело в том, что Геннадий Николаевич много помогает и помимо фонда. Потому что фонд — это системные стратегические программы. А вот строительство набережной в каком-то городе — не их профиль. А он этим занимается, но уже не через фонд.
Чем бы вам самой в ближайшее время хотелось заниматься?
Развивать направление детского дополнительного образования. Мне кажется, что возле ребенка должен быть наставник, значимый взрослый, который поможет найти себя.
В вашей жизни был такой человек?
У меня была учительница математики. До нее я никогда не любила этот предмет. Но когда эта учительница начала преподавать, я стала одной из лучших, начала участвовать в олимпиадах. Вот что значит человек, который может вдохновить.
Надо понимать: в современном мире, в котором важное место будут занимать робототехника, искусственный интеллект, наши дети окажутся в ситуации неопределенности. Им — более, чем раньше — необходимы будут творческий подход, способность меняться и рисковать. Их ждет более жесткое расслоение общества, и более жестокое. Поэтому, если мы не сможем научить наших детей творчески мыслить, то ими будут управлять люди, которые все это умеют.
Если благодаря программам фонда удастся помочь найти себя хотя бы нескольким сотням детей, для меня это будет достижение.
Если в итоге они будут чем-то увлечены, а не сидеть в Интернете, я буду считать, что свою задачу выполнила.
Интернет — зло?
Сам по себе нет. Но жизнь в социальных сетях для детей, с моей точки зрения, — зло. А вот без Википедии я и сама жить не могу, особенно когда с внуками играю. Они у меня каждую минуту что-то спрашивают: какой самый лучший меч и какие самые лучшие воины в истории? Что любят есть куры и как долго живет тигр? Несколько раз я уже попалась на неточной информации, так что теперь стараюсь проверять. Перед тем как выйти гулять, они меня спрашивают: «Ты взяла Википедию?» Я говорю: «Да». И мы идем.
Они называют вас по имени или бабушкой?
Одни бабушкой, а другие «буля».
Что любите делать вместе с внуками?
Я с ними много играю. С детьми столько не играла. То постирать надо было, то погладить. А с внуками я включаюсь в игру и забываю, что происходит вокруг. Это так интересно! То мы с внуком Трою завоевывали, то средневековые замки обороняли. Сейчас он уже вырос, появились другие интересы.
Муж принимает участие в затеях?
Когда есть время, он с ними играет и в шахматы, и в покер, много рассказывает. Например, внуку очень интересно, как устроена буровая установка. У них уже мужские темы для разговоров.
Вы сказали, что для вас в воспитании детей было важно развитие эмоционального интеллекта. Ученые спорят: человек рождается с эмпатией, или она развивается? А вы как считаете?
Я думаю, что это поддается развитию. Есть, конечно, какие-то особые медицинские случаи, когда человек не испытывает эмпатии. Есть люди с холодным сердцем.
А вам такие встречались?
Конечно. Хотя в России их меньше. Мы, знаете, такая страна, где милосердие выше справедливости.
При этом, когда нам хорошо, мы становимся более отстраненными друг от друга, неучастливыми…
Но это вообще беда современного мира — отстраненность друг от друга. Мы долго жили за границей, у нас много друзей-иностранцев, и я вижу разницу в менталитете. Я, например, могу позвонить своим русским друзьям ночью. Иностранцам нет. Мы и правда немного другие.
Насколько широк круг людей, которые вам по-дружески дороги? Которым можете позвонить ночью, как вы сказали.
Широк. У нас с мужем много друзей. И я помню, как мне пришлось в три часа ночи уезжать на роды, я звонила подруге, чтобы оставить с ней ребенка.
Вы рассказывали, что книга «Клуб любителей книг и пирогов из картофельных очистков» произвела на вас большое впечатление. Там есть фраза: «Ничто так не отвращает от плохих книг, как хорошие». Что сейчас читаете?
Со мной произошла странная метаморфоза. Я перечитала «Анну Каренину» и вдруг поняла, что сейчас это читает человек с другим видением мира. И я стала перечитывать: Толстого, Стругацких, Бунина. Перечитала «Шантарам», «Поющие в терновнике», «100 лет одиночества», «Убить пересмешника», много всего. Сейчас я слушаю «Священную книгу оборотня» Пелевина. И перечитываю Мураками, «Охоту на овец».
А музыка?
Без конца переслушиваю оперные арии из «Нормы», «Травиаты»… Реквием Верди, концерты Рахманинова. Слушаю также много французского шансона и смотрю английские и французские фильмы — чтобы не потерять языки.
Когда хорошее настроение, что напеваете?
Окуджаву, наверное. А когда никого нет рядом, буду громко петь казачьи песни. Я их обожаю.
Вы немножко казачка? Поэтому?
Немного да. В моей семье были и староверы, и казаки.
А у Геннадия Николаевича нет казацкой закваски?
Есть! Со стороны отца кубанские казаки. Может, и поэтому мы так хорошо чувствуем друг друга.
Про пищу для души понятно, расскажите про вашу систему питания, которая тоже дает вам энергию.
У меня есть подруга-француженка, я как-то обратила внимание на ее сияющую кожу. Так вот, оказалось, что она не ест глютен. Я ей говорю: «Как можно во Франции жить и отказаться от багета?» Она мне сказала: сложно лишь первую неделю. И я уже лет семь не ем глютен. Еще я не ем молочные продукты… Кофе пью чашку в день.
А про образ жизни, спорт?
Ох, из-за спортивной травмы активные виды спорта для меня теперь закрыты. Я плаваю, не очень люблю, но плаваю, занимаюсь лечебной физкультурой еще советской школы, скандинавской ходьбой — хожу по два часа почти каждый день — и тай-чи.
Верну вас к теме, с которой мы начали разговор, — благотворительности. Кто-то может сказать: «Ей легко помогать, она богатая». Какой совет вы бы дали людям, у которых нет таких возможностей?
Просто посмотрите, что у вас по соседству происходит. Может, соседке нужно элементарно в магазин сходить? А это уже немало. Какой всплеск волонтерства случился во время пандемии! Сейчас все больше людей понимают, что жизнь — не только про зарабатывание денег, можно что-то и для других делать.
