МС: Есть мнение, что пора пересмотреть теорию возраста. Вы замечали, что в фильмах 1950-х и даже 1970-х молодые актеры выглядят очень... возрастными. А сейчас все как девочки.
Линда Евангелиста: Тогда свет был слишком резким – и все выглядело нереалистичным. Это все он – голливудский вольфрамовый свет. И грим тогда был хуже. А сейчас косметика делает все, чтобы лицо выглядело как надо.
МС: Перед фотографом вы можете сыграть что угодно. Не хотите сняться в кино?
Л.Е.: Я не смогу ходить в одном платье три месяца подряд. Это сведет меня с ума. Есть еще одно препятствие. Когда друзья включают в телефоне камеру, я первая кидаюсь позировать – но когда понимаю, что они снимают видео, я веду себя странно и получаюсь странно. Я не хочу, чтобы меня показывало видео. И дело не в операторе – хорошее видео, так же как и хорошую фотографию, могу сделать, сыграть только я сама. Это каждая модель знает. Кстати, у меня есть профессиональный недостаток – мною нужно командовать. Если мне отдают дурацкие распоряжения, я слушаюсь, а потом получается ерунда. Поэтому, если позировать, то только великому человеку.
МС: Что говорил вам Стивен Мейзел?
Л.Е.: О Боже! Я рожала ребенка в его присутствии, и при этом ни на минуту не сомневалась, что, если он снимает, в этот момент я выгляжу восхитительно. С ним я всегда была в безопасности – можно было корчить любые рожи и при этом получаться красивой.
МС: Питер Линдберг?
Л.Е.: Он делал так, что на фотографии отпечатывалась я сама, настоящая. Я знаю его жену и детей. Мы путешествовали вместе. Он очень много понимает про женщин. Мы не избежали в нашем общении эмоций, гормонов. Но я никогда не чувствовала себя перед ним абсолютно комфортно, потому что он пробовал зацепить мою душу. Он со всеми это проделывает. Он не делает ретушь – да и ты не хочешь, чтобы он что-то исправлял в тебе. Он говорил мне на французском: «У тебя абсолютно прекрасные сernes!» Cernes – это круги под глазами. Это что за комплимент такой?! Но для него это был комплимент. Он любил меня такой, какая я была, – но только тогда, когда я была собой.
МС: Мне кажется, что женщины-фотографы всегда смотрели на вас холодно – в отличие от мужчин.
Л.Е.: Да, но не все. Памела Хэнсон, с которой мы снимаем сегодня для Marie Claire, – фотограф, в котором очень сильно женское начало. Она будет тебя защищать, а не унижать.
МС: Как вы одеваетесь в реальной жизни?
Линда Евангелиста: Дома – очень расслабленно, но за порог в разобранном виде я не выхожу. Мне это физически дискомфортно. И мне не нравится то, как люди одеты в самолете. Были времена, когда женщины не входили туда без Manolo, а сейчас там все в спортивных брюках. Роскошь уходит.
МС: Просто вы из той эпохи, когда на подиумах была только роскошь.
Л.Е.: А она была не только на подиумах! В гостях я как-то листала семейный альбом и обратила внимание, как в конце 1970-х в Канаде одевались по воскресеньям в церковь. На каждой женщине было отлично сшитое платье, шляпка и перчатки. Не надо совершенства, это лишнее. Но женщина, чтобы не опуститься, должна постоянно делать над собой усилие – очень грустно, когда его нет. Вымыть и уложить волосы – это усилие, но без него ты теряешь уважение к себе.
МС: Ваш сын (Августин родился в 2011-м году, его отец – fashion-магнат Франсуа-Анри Пино – прим. MC.) понимает, что значит «быть красивым человеком»?
Л.Е.: Для него сейчас важнее быть спортивным, он попросил меня обрезать ему волосы покороче. Я понимаю, что ему очень хочется себя выразить. Но ему не нравится мода – и меня это просто убивает. Однажды на съемке Стивен (Мейзел – прим. MC.) дал ему микрофон, чтобы он говорил мне, что делать. «Будь красивее!» Я начинаю принимать более сложные позы. «Нет – я сказал, еще красивее!!!» Я уже просто не знала, как мне извернуться и что изображать.
МС: Сын комментирует то, как вы выглядите?
Л.Е.: Нет. Если я прихожу домой в полном макияже после съемок, он говорит: «О, Линда здесь», или: «Линда дома». Если прихожу без косметики, он говорит: «Привет, мамочка».
МС: Кем бы вы стали, если бы не получилось стать супермоделью?
Л.Е.: Моя лучшая подруга и вся ее компания – школьные учителя. У меня бы тоже неплохо получилось.
МС: Что самое сексуальное в женщине?
Л.Е.: Отсутствие вульгарности.
МС: Что вы никогда не наденете?
Л.Е.: Нет такого. Никогда не говори никогда.
«Раньше мне просто предлагали роль. Сейчас хотят, чтобы я была собой, а это гораздо труднее»
МС: Что вы уважаете в людях?
Л.Е.: Улыбки и миролюбие.
МС: Чем вы гордитесь?
Л.Е.: Думаю, я очень хорошая мама. Знаете, в какой-то момент ко мне пришло понимание, что мне самой надо было больше слушать мою маму. Я так протестовала, так злилась на то, что она мне говорит. Мы отдалялись, а зря. Я сделала много ошибок, а она была абсолютно права.
МС: Вы модель - в каждой съёмке ваше лицо рассказывает новую историю. Чего требовали от вас большие рекламные контракты в последний период? Dolce&Gabbana, коллекция Джереми Скотта для MOSCHINO в2014-м)?
Л.Е.: Раньше было легче, мне просто предлагали роль. Сейчас хотят, чтобы я была собой. Я так не привыкла, надо что-то утверждать: что я взрослая женщина, не девочка, что у меня итальянские корни (это очень важно для Доменико и Стефано). Это жуткий стресс, гораздо удобнее быть просто моделью.
МС: У вас с ними долгая история отношений...
Л.Е.: Когда я только начала работать, существовало очень четкое разделение. Либо ты фотомодель для печатных изданий, либо ходишь по подиуму. У нас были разные агенты, это были две параллельные индустрии. Я была «для журналов». В тот момент Dolce & Gabbana только появились, а я настолько искренне верила в них, что уговорила других девушек вместе со мной пойти к ним на подиум. Карла Бруни мне тогда сказала: «Похоже, из-за тебя мы все должны начать делать шоу». Это было все равно что снять с головы корону! Ну и что – мне нравилось, как эти ребята видели женщину. Кстати, они стали успешными не потому, что я что-то сделала, а потому, что они просто волшебные.
МС: В воспоминаниях моделей 1960-70-х меня потрясло, что каждая модель должна иметь особый чемоданчик, в котором она постоянно носила свои собственные аксессуары, обувь, косметику и накладные волосы. Вы застали это время?
Л.Е.: Дайте мне кое-что вам рассказать. У нас в городе Сент-Катаринс (это в Канаде, провинция Онтарио – прим. MC.) все говорили моей маме: «Она у вас такая хорошенькая и высокая, ей точно надо стать моделью». Мы пришли на собеседование, и мне сказали: «Да, мы принимаем тебя». Впрочем, это не имело никакого значения – это была платная модельная школа, они всех брали. Мама решила сэкономить и записала меня только на уроки самосовершенствования. Нас учили краситься, ходить по лестнице... Тут я уже сама сказала маме, что очень хочу быть моделью. Но единственным агентством в нашем городе было то, которое владело этой школой, – пришлось заниматься по полной программе. Вот тогда они мне и сказали: «Тебе нужна сумка, в которой должны быть подплечники, волосы, косметика, то, другое». И действительно, дизайнер Билл Бласс перед показом говорил нам: « Я хочу, чтобы вы выглядели, как вам самим нравится, так что делайте со своими лицами что хотите».
МС: Вы сейчас в ладу со своей внешностью?
Л.Е.: Я не старюсь быть молодой. Я даже не хочу быть молодой. У меня в этом году умер папа. Вы помните Кевина Oукона, был такой стилист по макияжу? Я постоянно о нем вспоминаю. Он панически боялся морщин. Постоянно говорил: «Пользуйся кремом от солнца, не делай того, не делай этого». Знаете, он умер в 40 лет – и да, у него так и не появились морщины. А я хочу успеть состариться. Я не спорю с процессом и принимаю все изменения, которые со мной происходят. Но, конечно, я при этом хочу хорошо выглядеть. Именно так – не молодо, а ХОРОШО! Это разные вещи.
МС: Но что-то в том, как вы двигаетесь, дает ощущение, что вам никак не 51, а 16.
Л.Е.: О, спасибо, дайте я вас за это поцелую! Все потому, что я умею выбрать позу, эмоцию, ракурс. И вещи, которые меня украшают. Модели очень трудно рекламировать то, что ей категорически не нравится, – какой бы великой актрисой она ни была.
Источник фото: Getty Images
