Страдай и терпи: как героини русской классики ломают нам жизнь

Еще Фрейд говорил, что все мы родом из детства, в первые пять-шесть лет жизни закладываются основы человеческого характера. В школьные и юношеские годы формируется наше поведение, убеждения и принципы. Многое зависит от примеров, которые мы видим перед глазами — в семье, в школьном коллективе, в фильмах, которые мы смотрим, и книгах, которые читаем.

Мне всегда казалось, что великая русская литература рассказывает нам одну важную вещь — нечего надеяться на хэппи-энд. Нас взращивают словно на убой, предлагая посмотреть, каково же жилось героиням, истории которых ввинчивают в наши головы прекрасные русские классики. Бедная Лиза утопилась, Нина Заречная сошла с ума, Раневская разорилась и уехала за рубеж, а Катюша Маслова оказалась на каторге. 

Усваивают и мужчины: женщина должна быть страстно любящей, ставящей мужчину на пьедестал и покорно умирающей у его ног. Некоторые, конечно, мечтают о взбалмошной, но прекрасной Настасье Филипповне — фейерверке чувств и эмоций — но кто же эмоционально такое потянет? Какой идиот такое захочет? С такой женщиной хорошо, но некомфортно — как тут не убить.

Помнится, в мои школьные годы было анкетирование, где юношей спрашивали о любимом литературном персонаже, на которого они мечтают походить. Догадываетесь, какие герои лидировали? Правильно: Онегин и Печорин — два законченных эгоиста, не умеющие нести ответственность за собственные поступки и походя разрушающие чужие жизни. «Моя любовь никому не принесла счастья, потому что я ничем не жертвовал для тех, кого любил: я любил для себя, для собственного удовольствия», — признавался Печорин. Что станет после обольщения с Бэлой, княжной Мери и Верой его, конечно же, не волновало. Главное — не скучать. А если Печорин мог вступать в связи без обязательств, превыше всего ставя свою свободу — так чем же хуже выросший мальчик Петя из школьного двора? Модель поведения усвоена им еще в старших классах.

Я зачитывалась с детства книгами и недоумевала, мне всегда казалось, что русская классика нужна для того, чтобы понимать, какой героиней ты никогда не хотела бы стать. Много ли вы видели девочек, которые говорят «вырасту — хочу быть как Анна Каренина, всегда любила поезда»? То-то же.

Пристает отчим? Да ты же Лолита. Свекровь не дает жизни? Катерина из «Грозы» Островского тебя бы поняла. Призналась в любви первой? На этом же обожглась и пушкинская Татьяна. Рано стала привлекать мужчин? Покойная Оля Мещерская тоже. Нет денег и приходится продавать себя? Сонечка Мармеладова тебе в пример. Мужчина нуждается в Музе и в том, чтобы ему посвящали жизнь? Примерь на себя роль Маргариты. Мечтаешь переехать в Москву, чтобы спастись? Чеховские сестры тоже. На тебя смотрели и смотрят как на вещь? Лариса Огудалова, голубушка, озвучила все уже давным-давно.

Ни для кого не секрет, что русская классика — это квинтэссенция женского страдания. Какую книгу ни откроешь — сразу драмой по лицу, словно для того, чтобы не повадно было пойти по такому пути. Школьные уроки литературы учат — за все приходится платить, потеря девичьей чести равна смерти, а любовь — это испытание, пройдя которое ты никогда не останешься прежней. Жертвенная женская позиция — это норма, заложенная в фундамент русской литературы. Сегодня ты обливаешься слезами, читая бесхитростное письмо Татьяны — а завтра выходишь замуж за нелюбимого. Она же смирилась, значит и ты сможешь.

Но неужели жертвенность и страдания объединяют всех героинь русской классики? Есть еще один важный момент — все они были молоды и прекрасны. Так, например, карамзинской Лизе и грибоедовской Софье было по 17, набоковской Лолите — 12, толстовской Наташе Ростовой (в начале романа) — 13, пушкинской Дуне — 14, а Карениной около 26. Кажется, будто тридцатилетний рубеж перешагнули только старуха Изергиль да Коробочка. Остальным право на зрелость как бы не давали.

Великая русская литература пропитана женскими слезами. Карамзин, Пушкин, Толстой, Достоевский, Набоков, Чехов и другие русские классики — все как один рассказывали нам истории юных и прелестных героинь, самых разных, но одинаково страдающих. Можно, конечно, списывать все на незавидное положение женщин того времени, но может быть, проблема в том, что историю русской литературы всегда писали мужчины?